Один дозиметр на десять человек

26 апреля исполнится 35 лет со дня катастрофы на Чернобыльской атомной электростанции. В ликвидации последствий страшной аварии принимали участие две с половиной тысячи жителей Тульской области. 

«Сталкер» и бабушка с козой

Ликвидатор аварии на Чернобыльской АЭС Александр Печников из Щёкино, вспоминая события тех лет, отмечает: «Страха и паники не было. Было ощущение опасности». Ежедневной, будничной.

Всё происходящее напоминало ему эпизоды из фильма Тарковского «Сталкер» — требовалась внимательность, собранность и чёткость. На ликвидацию последствий катастрофы Александр Александрович был призван из запаса в 1987 году. 17 января получил повестку, девятнадцатого был уже в Чернобыле. Конечно, настроение у него и его путевых товарищей было не самое радужное. Все осознавали, куда едут, от Щёкинского военкомата автобус отправлялся в полнейшей тишине.

— Мы поселились примерно в двадцати километрах от АЭС. Первый день запомнился сильным морозом — минус 30–35. Жить предстояло в палатках, которые на первый взгляд казались холодными. Вскоре я убедился, что всё не так плохо — это были щитовые домики, обтянутые сверху брезентом. Внутри стояли печки, горел уголек… Кроме работы на станции, мы несли службу, ходили в наряды. По военно-учетной специальности я водитель БТР,— рассказывает А. Печников.

К тому времени четвертый энергоблок АЭС был закрыт саркофагом, работы велись в помещениях станции. Большую часть времени наш рассказчик отработал в районе третьего энергоблока. Солдаты убирали мусор, срезали радиоактивную грязь… В зависимости от уровня загрязнения смены длились от десяти минут до часа. Очень редко этот период увеличивался до трех часов.

На 10–15 человек выдавался единственный дозиметр. Таким образом, показания, полученные на одного солдата, приписывались всей группе. Александр Александрович говорит, что измерить реальную дозу радиации было невозможно, никто к этому и не стремился. К примеру, если дозиметр находится в кармане, а на земле рядом с человеком лежит кусок графита, ноги могут облучиться в десять раз сильнее, чем голова.

— Мы приезжали на станцию в солдатской форме, переодевались в административно-бытовом комплексе. Спецовка, шапка, из средств индивидуальной защиты — «лепесток». Никакого тебе ОЗК или космического скафандра. На самом деле в ОЗК работать и бегать по переходам практически невозможно. И защита у него слабовата — гамма-излучение пробивается спокойно. А от бета-лучей достаточно простой куртки и рукавиц. Транспорт так же, как и одежда, делился на условно чистый и грязный. К пересадочному пункту нас доставляли утепленные бортовые «Уралы» — они передвигались колонной со скоростью 30 километров в час. Затем условно грязные машины довозили нас до станции,— продолжает рассказ Александр Александрович.

Много людей окружали его в то время, но больше всех ему запомнился Колька-старшина. Однажды, после очередной смены, Печников зашел в палатку и неожиданно рухнул в обморок. Старшина переполошился, отправился к ротному: «Ты что, малого сжечь совсем хочешь?!» — и заставил перевести Александра на территорию с меньшей дозой радиации. Послабление было временным — скоро молодой человек вернулся в зону третьего блока — работать там было некому.

В жизни всё рядом: трагическое и смешное. Александр Александрович с улыбкой вспоминает о бабушке-партизанке, которая всё лето скрывалась в лесу вместе с козой:

— Я встретился с этой бабулькой во время командировки в зону отчуждения. Людей эвакуировали, а она взяла козу и ушла в лес. Перебивалась там как-то. Вернулась в свою деревню только осенью, с наступлением холодов. Подошла к штабу и попросилась домой, говорит: «Замерзла». Ее, конечно, пустили. Солдаты потом подружились с ней. У бабушки была швейная машинка, и ей приносили на починку форму. Когда народ ушел из деревень и наступила тишина, в леса вернулись дикие звери: волки, медведи, лисы, лоси… Вообще места там очень красивые…

В сапогах-чулках и респираторе

Житель Тёплого Николай Челноков, рассказывая о Чернобыле, в первую очередь вспоминает перегруженную дорогу: вереницу танков, карет «скорой помощи» и автобусов.

В 1986 году мужчина проходил срочную службу в Винницкой области, в войсках ПВО.

— В ночь катастрофы нас подняли по боевой тревоге. Наш полк был разбросан по разным точкам. Каждый дивизион должен был направить к месту аварии две грузовые машины. На построение колонны ушли сутки, затем мы очень медленно двинулись в путь. Неподалеку от Чернобыльской АЭС находились зенитно-ракетные комплексы, которые необходимо было эвакуировать. Это и было нашей задачей,— поясняет он.

Сейчас его рассказ звучит ясно и логично, а тогда никто из солдат и офицеров толком не знал, что произошло. Только подъезжая к АЭС, они услышали об аварии.

— Никто ничего не понимал. Страшно не было,— говорит Николай Семёнович.— Просто было дико смотреть на эту колонну из танков, «скорых» и автобусов на обычной узкой дороге. Вдоль неё были установлены палатки, обустроены временные жилые городки и вертолетные площадки. Вокруг — военные, врачи, сотрудники МЧС… Очень много людей,— рассказывает он.

Точка, где готовилось к эвакуации вооружение, находилась в сосновом лесу, в километре от АЭС. Станция с пригорка была видна как на ладони: вот самолеты пролетают над головой, а вот они уже над реактором, сбрасывают тонны песка и свинца в огненное жерло, и только пыль стоит столбом. Николай Семёнович вспоминает, что было очень жарко и как-то сонливо. СИЗы никто из солдат не использовал, хотя противогазы были у всех. Один только фельдшер-прапорщик ходил в сапогах-чулках и респираторе.

Через десять дней задача была выполнена, и колонной в 150 грузовых машин бойцы двинулись в обратный путь. На месте, в части, их сразу отправили в баню, а машины погнали на обработку. А дальше снова служба. Опять всё стало привычным и будничным.

Как отстоять права

О том, как сегодня живут ликвидаторы, рассказал председатель Новомосковского отделения «Союз-Чернобыль» Геннадий Пузанков.

Геннадий Петрович — военнослужащий, на момент катастрофы был комиссован и работал главным инженером Государственного института азотной промышленности. В Чернобыль призывался через военкомат, сначала был командиром взвода радиационно-химической разведки, затем возглавил военную комендатуру особой зоны.

Нужно ли говорить, что дозу радиации он получил немалую.

Вернувшись в Новомосковск, Геннадий Пузанков занялся общественной работой: принимал участие в создании чернобыльского движения, позже — организации «Чернобыль — Новомосковск». Время было непростое — 1990-е годы, но где-то через суд, где-то маршами протеста чернобыльцы отстаивали свои права. Новомосковская организация стала крупнейшей в регионе.

— У нас в городе был прекрасный реабилитационный центр для чернобыльцев, созданный по типу японского. Потом как-то это всё забросили. Хотя в последнее время, в связи с пандемией, начинают вспоминать. Сегодня врачей, которые боролись с коронавирусом и погибли, хотят приравнять к ликвидаторам. Хотя мне никогда не нравилось это слово — «приравнять». Так же и нас иногда приравнивают к участникам Великой Отечественной войны, а это совсем разные вещи,— рассуждает Геннадий Петрович.— Да, пандемия, безусловно, страшна, но ее последствия еще не изучены, мы пока не знаем, как она отразится на наших потомках. В случае с ликвидаторами мы видим, что облучение сказывается не только на нашем здоровье, но и на здоровье наших детей, а теперь уже и внуков. Это очень серьезно. А вот льготы, которые предусмотрены для второго и третьего поколения чернобыльцев, удручающе малы. Многие и вовсе не знают, что они им положены...

Подпишитесь на наш канал на Яндекс.Новости