Приказано: выстоять-4
11 ноября 2016 00:00
Отрывок из книги одного из руководителей обороны Тулы и партизанских операций в годы Великой Отечественной войны, командира Тульского рабочего полка, Героя Российской Федерации (посмертно)
(Продолжение. Начало в № 71. )
В нишах, вырытых в стенах траншеи, были аккуратно уложены гранаты, бутылки с горючей смесью, ящики с патронами. Луч моего карманного фонаря скользнул в глубокую выемку.
— Пулеметное гнездо,— пояснил Журило.— Паша Шишкин тут распоряжался. Все цели пристреляны, пулеметчики рядом.
На другой траншее я увидел накат из бревен, жердей, досок. Сверху толстый слой земли.
— На случай, если он мины начнет кидать,— сказал Журило. Действительно, шахтеры к обороне готовились основательно. Я пригнулся и протиснулся в укрытие. Пять или шесть бойцов здесь прятались от дождя. Дощатый настил, грубо сколоченные лавки, помост, на котором стоял укутанный в брезент пулемет и винтовки. Противоположный выход завешан дерюгой от ветра.
— Мы люди не гордые,— сказал Журило.— Ось покопались трошки в земле и, як кроты, зарылись. А земля нам мать родная.
На душе у меня стало спокойней. Я пошел дальше и везде видел одно и то же: полк зарывался в землю. Лишь к четырем часам утра добрался до командного пункта. Все, что увидел, если и не вселило полной надежды на успех обороны, то хоть
Я еще раз прикинул, все ли сделано верно. Пулеметные расчеты? На местах. Секторы обстрелов? Знакомы. Истребители танков? Выдвинуты вперед. Замаскированы. Боеприпасы? На месте. Хватит. ПТР? На позициях. Замаскированы. Артиллерия? Артиллерии пока что у нас не было.
В будке керосиновые лампы едва мерцали, хотя фитили были выкручены до отказа. Густой махорочный дым плавал под потолком. Тупая ноющая боль разрасталась в левой половине головы. Я приказал связным открыть настежь дверь, проветрить КП, попросил крепкого чаю. И вдруг вспомнил, что уже ночь и пора спать. Но спать не хотелось. «Артиллерия!» — снова подумалось мне.
— Василий Георгиевич,
Едва успел подумать о разведке, как услышал знакомое фырканье лошадей. Доклад разведчиков был горьким: ни пробиться в открытую, ни пробраться тайком к месту, где остался Садовников, не удалось. Танки, топливозаправщики, пехоту, пушки враг подтягивал к Туле. Я взял недопитую кружку с чаем и выплеснул в распахнутую дверь. Этот чай готовился для командира разведки, и вот — чай есть, а человека нет. Где он, что с ним — никто не знает…
Сомнений не оставалось. Гитлеровцы готовят атаку и начнут в ближайшие часы. Я подозвал связных Диму Рудакова и Ивана Михайловича Исаева, участника первой мировой и гражданской войн, старого оружейника.
— Нужно идти в батальоны, товарищи. Приказ комбатам: усилить наблюдение за противником, быть в полной боевой готовности. Пусть напишут краткие донесения о том, как ведет себя фашист.
Вот и все, подумалось мне. Теперь остается только ждать. Все ли сделано? И честно ответил: нет, не все.
…Вышел из будки. Мерный шелест капель дождя стал глуше, глубокая сторожкая тишина висела над передним краем. Город сзади нас тоже словно затаился и ждал.
Я сначала не понял, что изменилось. Гул! Казалось,
Из темноты бесшумно вынырнул Елисеев, за ним — Ховаев. Они встали рядом и также затихли, напряженно прислушиваясь.
— Танки,— спокойно и холодно сказал Ховаев. На миг дверь КП отворилась, и полоска света резко очертила лицо Ховаева. Прищуренные злые глаза. Открытый, высокий лоб, нос с горбинкой…
— Начали атаку,— процедил Елисеев.
Я оглянулся. Рядом с нами стояли бойцы третьего батальона, все, кто был на КП, связные. Гул, казалось, застыл на одной низкой ноте.
— Алеша, все идите в батальон,— сказал я Елисееву.— Скоро начнется. Ходу танкам сюда минут сорок.
На востоке небо начало сереть, словно
…По гулу нам удалось определить, что танки идут на позиции
Агеев, который только перед рассветом вернулся оттуда, снова решил идти к косогорцам.
— Шефство над ними взял,— пояснил он мне,— да и тебе спокойней, если там буду.
…Шелестящий незнакомый шорох прокатился над нами в предрассветной тишине и оборвался за нашими спинами взрывом. Шелест, взрыв, шелест, взрыв. Мины! Редкие вспышки огня словно нащупывали наш передний край.
— Всем в укрытие,— скомандовал я, подумав, что не хватало еще до боя попасть под шальную мину. А судя по тому, что фашисты стреляли по площадям, возможность такая не исключалась.
Я спрыгнул в отрытую рядом с КП щель. За мной последовали те, кто был в будке. Только Петрухин остался у телефона. Предрассветный сырой ветер потянул из низины, неся с собой горький затхлый запах жженого чеснока.
— Тьфу, сволочи, чем это они свои подарки начиняют? — услышал я за собой голос Исаева.— Запаха приличней не могли придумать…
— А тебе не все равно, как смерть пахнет, Иван? — узнал я голос Шишкина.— Вот на том свете, говорят, райские цветы пахнут, это да!
— Ты, Паша, меня на тот свет не заманивай…
— Вы тут как оказались? — перебил я их спокойную незлобивую перебранку.
— За барахлишком
Рядом рванул снаряд, комья земли зашлепали по лужам. Мы пригнулись. Дело принимало серьезный оборот.
— Всем в убежище,— приказал я.— Еще навоюетесь.
— Не могу,— засуетился Шишкин.— Засиделся у вас, а меня там ребята ждут.— Он застегнул верхнюю пуговицу телогрейки, развязал ушанку, сдвинул ее на затылок и пошел.
— Паша, ты лощинкой, лощинкой, вниз и вправо,— Исаев почти кричал.
— Знаю, Иван,— донеслось до нас.
Я не стал удерживать Шишкина. Два пулемета ждали его умелых рук, а нам они сейчас очень нужны.
— Носит тут нелегкая,— сказал я Елисееву. Это он пожаловал.— Гляди, что с плащом сделал.
— Чего его жалеть, товарищ капитан? Чем грязнее, тем страшнее.
— Фашиста не этим пугать нужно. Видал, что делает? — кивнул я в сторону разрывов.
В сером рассвете вырисовывался передний край полка. Густые разрывы мин то и дело накрывали его.
— А нам, русским, не привыкать стоять и смотреть,— сказал Елисеев,— как полоумные размахиваются и шумят. Пусть шумят…
(Продолжение следует. )