Ужас гения

С 1996 года каждый сентябрь в Ясной Поляне проходит одно из самых значимых событий отечественной литературной среды. Писатели, философы, культурологи, критики из разных стран собираются для неформального общения на Международные писательские встречи.

Литература в одни ворота

Встречи с каждым годом привлекают к себе всё больше внимания. Может быть, всё дело в том, что дискуссия о роли литературы в современном обществе, ее нынешнем состоянии и качестве в профессиональных и любительских кругах разгорается всё острее. Последствия пренебрежительного отношения к базовому гуманитарному образованию отрицать уже очень сложно — эксперты регулярно сталкиваются с тем, что современный читатель в большинстве своем настроен исключительно на развлекательную волну и сложные тексты просто отвергает. А издатели и вовсе заявляют: книжные тиражи России в сравнении, например, с Америкой просто неприлично скудны. Ясная Поляна же остается одной из немногих площадок популяризации интеллектуального чтения и продвижения современной литературы.

Есть и другой немаловажный момент. С каждым годом программа писательских встреч становится всё интереснее и многограннее. Она уже давно вышла за пределы формата «для узкого круга ценителей яснополянского гения», привлекая публику эксклюзивными материалами и возможностью полного погружения в литературную среду, где на зрителя работает всё — от того, что говорят, до окружающей обстановки.

В этом году XXIV встречи, быть может, размахом действа и не догнали тот же фестиваль «Толстой», но по содержанию ему уж точно не уступали.

Вообще для того, чтобы в полной мере оценить происходившее на выходных в музее-усадьбе и вчера в Москве, за литературной жизнью «Ясной Поляны» нужно следить постоянно. Так лучше всего видна как преемственность тем, так и их развитие.

К примеру, в этом году встречи открылись большим разговором о русской литературе с участием членов жюри литературной премии «Ясная Поляна». Алексей Варламов, Евгений Водолазкин, Валентин Курбатов, Владислав Отрошенко… Каждый из этих писателей только в рамках судейства за год прочитывает порядка ста произведений коллег. С кем же еще говорить о тенденциях сегодняшнего литературного процесса, а также о том, какие книги последних лет могут считаться открытиями и в чем сейчас особенно нуждается российский издательский рынок.

В принципе, это не первая попытка обсуждения данной проблемы. Не так давно ровно про то же говорили и учителя-словесники во время занятий в летней школе для педагогов, и редакторы литературного проекта «Полка».

Идеи там высказывались интересные, и даже вполне пригодные для разработки или даже внедрения. Плохо одно — всё это редко выходит за рамки узкого круга избранных. Самый большой недостаток как писателей, так и критиков в том, что слушать они готовы себя и еще пару-тройку (десятков) коллег. Связи с широкой аудиторией нет — то ли времени не хватает, то ли желания. И чем дольше наблюдаешь за разворачивающейся дискуссией, тем острее ощущается дефицит читательских мнений.

Господа! … Иван Ильич-то умер

Практически полное отсутствие интерактива стало самым серьезным минусом и «живого» ток-шоу Игоря Волгина «Игра в бисер», посвященного обсуждению одной из самых неоднозначных и спорных повестей Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича». Заявка обещала зрителям обмен мнениями между писателями Евгением Водолазкиным, Владиславом Отрошенко, Сергеем Шаргуновым и, пожалуй, самым известным исследователем жизни и творчества яснополянского гения Павлом Басинским. 

Последний, увы, по неизвестным причинам не смог принять участие в дискуссии. И это, по мнению корреспондента «Молодого коммунара», печально, так как без литературного критика беседа строилась исключительно на писательских впечатлениях, практически лишенная критической и биографической базы, которыми виртуозно владеет как раз Басинский.

Собственно, «Смерти Ивана Ильича» предшествовало довольно пространное предисловие Игоря Волгина, рассказывавшего залу об истории ток-шоу «Игра в бисер», смысле его названия и темах, которые за годы существования передачи уже успели обсудить. Если учесть, что большая часть аудитории — люди, так или иначе имеющие отношение к литературе, вступление выглядело несколько странно. И, несмотря на то что тележурналист сослался на поступивший до начала ток-шоу вопрос из зала, публика вполголоса удивленно перешептывалась, но терпеливо ожидала перехода к сути. Наконец прозвучали первые строки повести, ознаменовавшие начало дискуссии.

— Появилась вещь необычная для мировой литературы,— обратился Игорь Волгин к своим собеседникам.— Это история жизни и смерти, не имеющая аналогов. И при этом универсальная. Кажется, Ромен Роллан говорил, что французы читают этот текст как родной…

Рискну предположить, что ведущий хотел построить беседу вокруг вечной актуальности темы смерти и ее толстовской, действительно новаторской для того периода интерпретации. Однако любой разговор с писателями при всех его несомненных достоинствах чреват тем, что вам не удастся добиться чего-то, кроме авторской интерпретации прочитанного.

Так, Сергей Шаргунов сосредоточился на модернистском характере «Смерти Ивана Ильича» и ее нарочитой дидактичности, в угоду которой Лев Николаевич пожертвовал даже своим обычным витиеватым и сложным слогом.

Владислав Отрошенко строил свои рассуждения вокруг максимального нивелирования какой-либо яркой индивидуальности героя. По его мнению, именно обыкновенность и делает историю нелепой, непонятной, случайной смерти судейского чиновника такой ужасной.

Евгений Водолазкин приводил примеры из личного опыта, сводящиеся к тому, что умирающим по большей части свойственно до последнего отрицать происходящее. Приводил цитаты из православной литературы и склонялся к тому, что «со смертью надо сотрудничать и как-то, пардон, договариваться»…

Происходящее производило странное впечатление: с одной стороны, интересные люди говорили интересные вещи, а с другой — выстроить цельную картину оказалось решительно невозможно.

Вот мы говорим о несомненной перекличке с гоголевскими «Старосветскими помещиками», отмечаем ту же обыкновенность их бытия и… больше не возвращаемся к сказанному. Ровно та же история происходит, когда вспоминают «Стену» Сартра, тоже на 90% посвященную ожиданию, казалось бы, неизбежной смерти и принятию ее. Попытка найти в повести следы более ранних произведений Толстого и вовсе дальше «Войны и мира» не ушла.

Про сложные отношения самого Льва Николаевича со смертью тоже было упомянуто как-то вскользь. А зря. Смерть, как утверждают многочисленные исследователи, была настоящим ужасом гения, одним из его самых сильных страхов.

— Эта тема играла огромную роль и в его творчестве, и в жизни, причем не только после его знаменитого духовного переворота, когда Толстой стал совершенно иначе смотреть на мир, но и в раннем творчестве,— отмечал в одной из своих лекций вышеупомянутый Павел Басинский.

Действительно, задолго до обессмертивших Толстого романов, в 1859 году, в журнале «Библиотека для чтения» он публикует короткий рассказ «Три смерти», который у публики вызвал некоторое недоумение. Речь в нем идет об умирающей от чахотки по дороге в Италию барыне, смертях мужика в ямщицкой избе и дерева, которое срубают для креста на его могилу.

Смерть проходит лейтмотивом через все дневники писателя, смерти боится Левин в «Анне Карениной», прячущий от себя веревки и ружье, смерть Болконского в «Войне и мире» переживает не только Наташа Ростова, но и сам князь Андрей.

Уникальность Толстого в том, что он практически в каждом своем произведении с безжалостностью патологоанатома препарирует сам себя. «Смерть Ивана Ильича» в этом плане вполне может быть одной из многочисленных попыток преодолеть свой самый главный страх. Попыткой в чем-то, вероятно, удачной, иначе потом вряд ли был бы конфликт с церковью, «Исповедь», «В чем моя вера» и формула Бога, которую надиктует он дочери уже в последние минуты в Астапове…

Отношения Толстого со смертью — едва ли не самая интересная и благодатная тема для дискуссий и исследований. Обсуждение «Смерти Ивана Ильича» в «Игре в бисер» могло бы стать ее любопытной частью, если бы участники не были так сосредоточены на форме и, возможно, если бы шире задействовали аудиторию зала. А так вопрос: «Надо ли включать эту повесть Толстого в школьную программу?» и реплика поэтессы, прочитавшей стихотворение собственного сочинения ради того, чтобы «посмотреть на проблему шире», красок происходящему особо не добавили.

С другой стороны, если «Игра в бисер» побудила хотя бы часть присутствовавших освежить в памяти историю случайной смерти судейского чиновника и задуматься над ней — это уже прекрасно. Ведь главная задача и литературы, и писателей — заставить мыслить и чувствовать читателей.

Подпишитесь на наш канал на Яндекс.Новости