Малоизвестный Василий Грязев

03 марта 2017 00:00

Общество

Автор: Тамара ГОЛОВИНА

4 марта Василию Петровичу Грязеву, знаменитому разработчику автоматического и стрелково-пушечного оружия, исполнилось бы 89 лет.

Более пятидесяти лет он работал в творческом союзе с А. Г. Шипуновым, с момента создания их первой авиационной пушки ГШ-23, и 42 года судьба В. П. Грязева была тесно связана с тульским КБП.

Но в этот раз речь — не об инновационных разработках оружия и не о многочисленных заслугах и наградах людей, аббревиатура из первых букв фамилий которых — ГШ — стала мировым брендом. Мы вспомним не столько гениального конструктора Грязева, сколько Грязева — человека, которого знали его семья и друзья.

Сегодня такое не просто сложно, а невозможно себе представить: не в заключении, не в военное время кто еще по доброй воле способен работать практически без выходных и без единого отпуска в течение 20 лет? … В. Грязев и А. Шипунов не считали такую самоотдачу чем-либо необычным. Они были великими разработчиками оружия, истинными патриотами дела, ставшего для них главной сутью жизни, а значит — патриотами Тулы, родного Отечества.

Справедливо выражение: большое видится на расстоянии. Еще совсем недавно Аркадий Георгиевич Шипунов и Василий Петрович Грязев жили рядом с нами, немало туляков были с ними знакомы, соседствовали, приятельствовали, дружили, работали под их началом. И не считали общение с ними чем-то особенным. Конечно, многолетнее деловое содружество и просто дружба двух неординарных, а точнее, гениальных людей — само по себе явление удивительное. К тому же знаменитые разработчики обладали уникальными характерами, без которых, и это ясно, невозможно было бы стать Шипуновым и Грязевым. Созидателями, способными подняться над ситуацией, прорваться через рамочные стандарты и бюрократические препоны, опередить время…

Время, которое служит лучшим камертоном, настраивающим нашу память на отстраненность от штампов и суеты для того, чтобы через призму лет, прошедших после ухода человека из жизни, лучше понять грани его личности. Оставившие в тебе след фразы, поступки, жесты, оценки ситуаций по-новому высвечивают яркие особенности характера, его масштабность, глубину, высокую, позволю себе так сказать, качественность.

В. П. Грязев умел отделять зерна от плевел в любимом деле, в отношении к людям, к событиям, миру. Человек с уникальным конструкторским талантом, фантастическим пространственным мышлением, гениальной способностью мыслить нестандартно. Даже, случалось, ночью, выныривая из сна, шел к кульману, чтобы в четкости прочерченных линий сохранить новую идею. Он был молчуном, часто глубоко сосредоточенным в себе, отстраненным от мелких событий, поскольку без суеты хорошо думается. Но мало кто мог посоревноваться с ним в чувстве юмора, умении рассказывать анекдоты, в эффективности эмоционального «разноса» подчиненных, если они не ведали, что творят, и не хотят или не умеют мыслить творчески.

Василий Петрович говорил, что их с Аркадием Георгиевичем главная страсть — «всепоглощающее желание работать». С юмором рассказывал, как, работая в Подольском НИИ-61, они в случае отказа образца их детища — пушки — стрелять в испытательной камере при минус 50 градусах бесстрашно залезали чуть ли не в исподнем внутрь помещения с арктическим холодом, чтобы выяснить причину сбоя. Или о том, как увязали в болоте, добывая из топи брошенные когда-то туда металлические чушки, из которых можно было сделать опытные образцы их пушек. Опытные товарищи на «забавы» молодым специалистам тратить металл не позволяли.

Одержимые, талантливые, целеустремленные разработчики сохранили азарт молодости на всю жизнь. Это, наряду с чувством юмора, их и объединяло при большой несхожести характеров. Например, и Аркадий Георгиевич, и Василий Петрович были большими книгочеями. Но если первый, аналитик и философ, любил порассуждать вслух на интересные ему темы, то Василий Петрович предпочитал помолчать и послушать, высказывая свою точку зрения только в том случае, если это, как он считал, поможет делу. Он словно боялся спугнуть размышления о конструкции будущих изделий, которые складывались в объемную картинку его уникальным пространственным мышлением.

Сыновьям — Борису и Михаилу — отец казался сложным, неразговорчивым, строгим. Но у Василия Петровича были свои представления о воспитании детей, вынесенные из голодного военного детства. Сиротского. Мама умерла, когда сынишке был всего один годик; отец ушел из жизни, когда Василий только вступил в подростковый возраст.

Мальчик рос на тульской улице Тимирязева. До революции где-то здесь жили герои Г. Успенского, который описал их в «Нравах Растеряевой улицы». В годы детства Василия Грязева улица мало чем отличалась от дореволюционной — те же разливы грязной жижи в межсезонье, скандальные соседи, бедность… О Василии заботилась опекунша, время от времени наведывающаяся к сироте. А мальчика больше всего на свете интересовали «железки», в войну — оружие или его детали, он в большом количестве находил всё это после боев, шедших под Тулой в 1941 году. Он разбирал найденное, собирал, строил мысленно и реально из узлов и деталей новые конструкции. А еще выбивал порох из неразорвавшихся снарядов и складывал его в мешочек. Его содержимое стало спустя несколько лет причиной чрезвычайного происшествия домашнего масштаба, о котором Василий Петрович рассказывал с юмором.

После окончания Тульского механического института в 1951 году Грязев уехал работать по распределению в НИИ-61 в Подольске (там, кстати, и образовался их союз с Шипуновым). С молодой женой они жили в доме с печным отоплением. Однажды, когда глава семьи отсутствовал, его супруга решила затопить печь, а для ускорения розжига щедро сыпанула в топку пороха из заветного мешочка. Встречавшая Василия Петровича на подступах к дому окрестная ребятня «обрадовала» новостью: «А у вас печка в трубу вылетела».

Шло время, и по приглашению Аркадия Шипунова, возглавившего в 1962 году ЦКБ-14 (сегодня — АО «КБП»), Василий Грязев приезжает в 1966 году в Тулу заниматься любимым делом — разработкой пушек. Задачи по этой тематике стояли грандиозные после «реабилитации», по урокам войны во Вьетнаме, пушек. Ответственных задач хватало. Но при своей загруженности Василий Петрович был хорошим семьянином, заботился о любимой жене и о воспитании сыновей. Он считал, что они должны вырасти людьми, у которых руки растут откуда следует. Стремился заразить их своей любовью к технике, решал с ними пространственные задачи, учил обращаться с оружием. Водил в тир, который был в советские годы в КБП. Там Боря и Миша овладевали навыками обращения с оружием и грамотной стрельбы. Работать Василий Петрович умел так же, как и мыслить — филигранно. И стремился передать свой опыт детям, которые вместе с ним строили гараж, дачу, делали ремонт в квартире, а затем — в доме в Щегловской засеке. Он не любил «чужих» рук и старался сам делать важную, на его взгляд, работу.

— Учитесь,— напутствовал он сыновей.— В старости будет кусок хлеба, если переймете мой опыт…

Каково же было его разочарование, когда он воочию убедился, что младший сын плохо усвоил уроки отца…

— Случилось это уже после смерти мамы,— вспоминает Михаил Грязев.— Отца около месяца не было дома, и я решил за это время сделать в квартире ремонт. Нанял бригаду, договорился о цене, уточнил сроки… И совершил ошибку, пустив работы на самотек, лишь формально контролируя их ход. Отец вернулся, когда ремонт, казалось мне, был закончен. А у него же глаз — алмаз, он микроны взглядом в расхождении параллельных линий ловит, а тут не микроны — сантиметры, к тому же углы завалены. Василий Петрович гудел на меня долго.

Я ощущал себя проштрафившимся двоечником, как в детстве, когда папа после долгого игнорирования своим молчанием наших школьных «успехов» наконец выдавал обидное: «Незнайки, неумейки». Почему-то этой оценки от отца мы боялись больше всего.

Спустя две недели после окончания злополучного ремонта он, вернувшись с работы, предложил мне хлопнуть с ним по рюмашке. Когда опрокинули по три стопочки, он уже весело обвел квартиру взглядом и произнес: «Самое ценное в твоем ремонте — то, что ничего уже исправить нельзя»… Простил!

Конечно, ему обидно было — учил нас всё делать, как он: идеально выверять углы, причем диагонали выставлял не уровнем, а ниточкой, говорил, что такой метод точнее всего: «Ниточка круче уровня». А еще лучше, наставлял он, использовать ватерпас. Строить с отцом было, по ощущениям, сродни хорошей музыке, его руки превращали любую, даже тяжелую работу в искусство, лады, как в душевной песне, у него были созвучными, в точности движения не было фальши, а только изящество и завершенность. Для Василия Петровича халтура «сикось-накось» была сродни преступлению.

Он нас и к спорту приучил. Брал с собою кататься на лыжах, поощрял мое увлечение волейболом. Но больше всего хотел, чтобы мы стали хорошими технарями. Надеялся, что его талант или во мне, или в Боре прорастет. Но где нам до гениальности отца… Он мог, казалось, невозможное. Например, в политехе на кафедре профессора Толоконникова, у которого была своя научная школа, считали прочности, определяли методы расчета конечных элементов на высоком уровне… А Василий Петрович, не оспаривая важности работ, посетовал:

— Если бы мне кто-нибудь смог грамотно посчитать характеристики боевого упора в оружии — поклонился бы в пояс…

Но никому было не по силам, кроме него самого, просчитать поведение упора при стрельбе, понять, почувствовать, как в комплексе взаимодействуют механика и динамика для того, чтобы верно составить формулу расчета. Уникальный ум… Или, опять-таки, кроме Василия Петровича, никто не смог решить задачу по эффективной вентиляции ствола, защищающей его в скорострельной пушке от перегрева. Мало того, отец, видя, что нет времени ждать предложений от металловедов по увеличению жаропрочности стали, сам определил нужный химический состав материала.

Примеров такого рода много. Объяснить, каким образом он столь новаторски мыслил, невозможно. Но на изобретение «велосипеда» Василий Петрович точно времени не тратил, изучал иностранные аналоги, строя ступени к новым разработкам от уже имеющейся базы, в том числе, пусть даже и за счет чужого опыта. Это — мировая практика. Он много читал специальной литературы, многому учился, обсуждал свои предложения с Шипуновым, с коллегами. Не любил громких лозунгов, похвальбы, шапкозакидательства. Был довольно скромен в запросах, в быту.

Когда родился внук, названный в его честь Василием, отец привязался к нему всем сердцем. Строго спрашивал с меня за физическое воспитание сына, при этом к успеваемости Василия по основным предметам в школе относился снисходительно: «Внук — не дурак, доберет знаний, когда надо будет. Я сам в школе не слишком усердствовал. А здоровьем надо заниматься с детства»… Звонил мне и моей жене, спрашивал: «Вася плавал сегодня? Был на тренировке?»

И при всей своей колоссальной загруженности Василий Петрович практически никогда не пропускал значимые для внука события. Приходил (было, что и в разгар рабочего дня) на соревнования по волейболу, в которых участвовал внук, даже если это было всего лишь первенство двора…

Василий-младший в Василии-старшем тоже души не чаял. И для Василия Петровича, казалось бы, поглощенного с головой своей столь важной для страны, КБП, него самого работой, все-таки близкие люди, семейные ценности, дружба были самыми важными составляющими в жизни.

Василий Петрович спустя какое-то время после смерти супруги в разговоре с автором этих строк сказал просто и понятно, по сути дела, главное о себе:

— Младший сын с женой и сыном переехали из своего дома ко мне. Звали к себе, но мне в родных стенах привычнее, комфортнее. Они меня поняли, пошли навстречу. У нас хорошая, дружная семья, и я не один…

Вот такие штрихи к портрету легендарного конструктора, а прежде всего — настоящего человека, знающего, в чем главный смысл жизни.

Малоизвестный Василий Грязев

Материалы по теме: